На улице уже темно. Это ночь раскинула свое бархатное одеяло, укутала в него город. Зажгла желтоглазые фонари. Нарисовала белесые тропинки. И включила пронзительную музыку тишины. Мир стал черно-белым фильмом, что кончается под утро… волшебство беззвучно уходит, таща за собой, словно обиженный мальчуган, машинку на веревочке, бархатное одеяло.
На расстеленном ночью подоконнике как всегда расположилась я. Я, устремляющая вдаль усталый взгляд, я выдергивающая из темноты звуки, блики… припозднившихся прохожих.
Но сегодня тихо. Тихо до дрожи. Крадущиеся сумерки чертят свои узоры на засыпающих улицах. Не слышно звука проезжающих машин, даже старые фонари стоят беззвучно, позабыв о своей миссии – пронзительно скрипеть на ноябрьском ветру. Двор дремал под тяжестью начинающейся зимы.
Я сидела на подоконнике и вглядывалась в звенящую пустоту. Какое-то время не происходило ничего, даже легкая дрожь то и дело пробегала по телу, оставляя на теле холодные ожоги своего прикосновения, своих быстрых мимолетных поцелуев. В такие минуты умирают движения. Им больше нет места в этом мире, в этой сотканной на короткое мгновение тишине. Лишь только едва заметные медленные скольжение теней по спящим стенам моей души. Только тени имеют право двигаться, все остальное замирает в определенной позе, позе которую успело принять до прихода странного существа, которое ворует мирское движение.
Вот и сейчас… движения беззвучно потонули в бархатных складках ночи. И только белесые отсветы снега разрезали темноту, впуская в плотные улыбки блестящую белизну. То и дело вспыхивал желтоглазый фонарь. В силу своего возраста он не мог гореть постоянно. Он отчаянно моргал под тяжестью первых, но самых жестоких, морозов.
И вдруг всю эту идиллию нарушил резкий скрип, навалившегося на серый асфальт, и притаившегося, чего-то ожидающего, снега. Он сердито ворчал под легкими шагами двоих…тех двоих, что нарушали тишину, темноту…обыденность…они шли, силуетно рассекая ночь. И сначала было не различить кто это. Мужчины? Женщины? Мужчина и женщина? А потом стало абсолютно не важно… Это были только двое, плывущие сквозь ночь и скрывающие все теплое, живое, родное под тяжестью и чернотой зимних одеяний.
Они равнодушно ушли в ночь. Скрылись за горизонтом моего сознания. Но мой старый знакомый еще долго светил, перестав моргать, вырисовывая их силуетность. Словно застывший кадр кинофильма, они, только вдвоем стояли под окном ночи, пытаясь понять, кто же и зачем украл движение.